http://tabtval.livejournal.com/10926.html
Пара борзых
Однажды меня сбила борзая. Вернее – борзой. В мирном тульском Белоусовском парке. Это, между прочим, совсем не просто - во мне сто кэгэ, и нет у меня привычки так просто падать по чьей-то собачьей инициативе.
Я слышал, что борзые, бывает, сами расшибаются о стволы деревьев, не в силах справиться со скоростью, но не думал, что увижу, как примерно это делается. Да я как следует и не увидел. Просто два красивых огромных существа – олененогих и кудлатых – неслись самозабвенно, и забвенно вообще обо всём, по мокрой траве, по грязи, по чём придётся, с автомобильной скоростью. И та, что поменьше, как-то так сумела искривить траекторию, что вычисленный преследователем оптимальный пунктир перехвата прошёл точно через мой прогуливающийся силуэт. Я ещё успел подумать восхищённо – вот что значит животное – природное создание – ведь никаких уж надежд на этой космической скорости обойти меня, увернуться, а ведь увернётся и обойдёт в последний момент непостижимым и изысканным движением! Ну тут и произошло. В этом борзом было килограммов наверное пятьдесят, и ноги из-под меня он выбил, как стремянку из-под маляра. Сам покатился здоровенным бело-рыжим комом далеко по дороге к кустам. Причём именно это напугало меня больше всего, и, вскакивая обратно в вертикаль с тяжёлой от грязи до пояса брючиной, я думал именно о нём – этом горячем, живом, меховом, которое успел ощутить в момент удара – что вот оно, наверно, здорово расшиблось и может быть даже как-то поломалось.
Хозяин же, насколько я мог судить, не изменивший темпа прогулки, но с угадываемой издали досадой на лице, приближался постепенно и пока молчал.
А борзой? Он уже шёл (ах вот оно что! он, оказывается, умеет ходить медленно!) ко мне, а не к хозяину, шёл извиняться, опустив голову, грязный, свалявшийся и несимметричный. Но целый! Я говорю – ну кто ж такие траектории закладывает? Он обрадовался, что я с ним разговариваю, и поднял голову и подсунул под мою ладонь. Мне не пришлось наклоняться, даже наоборот. Я набрал полную-полную горсть его роскошного тёплого мехового загривка, и, по-моему, мы тут оба немножко пожили счастливо. Тогда та, что поменьше, тоже подошла, но не претендовала на настоящее счастье раскаявшегося разбойника, а только потёрлась о штанину. Причём выбрала конечно чистую – женщина, что ж вы хотите.
А хозяин? Он за это время, наконец, подошёл, продолжая поддерживать на лице теперь уже хорошо видное выражение крайней досады. И я решил, что остановлю великодушно поток извинений, уж больно мне было тепло стоять ногами между двух прижавшихся бело-рыжих одеял. Хозяин поравнялся с нами и говорит, не останавливаясь: - вот кошмар! и сколько ж я тебя теперь отмывать буду? И пошёл в том же темпе дальше по дороге.
А я пошёл к дому, аккуратно чавкая прямой, грязной от пояса, ногой, и стал думать о хозяине и о борзых. В наше-то время! Именно чтоб с борзыми и в парке! С чего бы? Я видел эту троицу часто и издали знал уже хорошо как атрибут широкой окраинной зоны парка, но не знал, какие они все. А теперь немножко догадывался и об этом думал. И очень скоро от этого думанья хозяин совершенно заменился другим персонажем, а борзая осталась, для изящности картины, одна. Пейзаж стал превращаться в гравюру и отъезжать в прошлое. А бум-бумы от радиоузла парка обеззвучели, вытесненные романсом «Уйди, совсем уйди». Вот на эту прекрасную и навязчивую мелодию и наложилась созданная воображением, пока я шёл домой, картинка. Она конечно ничем не напоминает такую богатую опытом, но такую грубую, реальность, которую вечно приходится исправлять литературой.
Дистрофик №28
Он не такой чудак, как дедушка Каренин.
Он видел столько лет, что музы с ней на ты.
Когда идёт спектакль, она одна на сцене!
И он строчит сонет, чтобы вложить в цветы.
Но дома, свой букет сам развязав, конечно,
и в речи со слезой опять услышав роль,
он с плащиком в руке, набрав в карман орешков,
идёт гулять с борзой, как истинный король.
[1]
